На горизонте стальным лезвием ножа маячат горы; горы еще выше и гораздо более крупные, через которые необходимо будет пройти. У Лютик уже исцарапаны в кровь подушечки лап, ломкость и усталость заполняют каждую клетку тела свинцом, напряжение скапливается в мышцах электричеством, а впереди пролегает длинный и тяжелый путь — и любого другого это бы наверняка испугало, но не Лютик. Подобный вызов лишь разжигает азарт в крови, и она ускоряет шаг, уже не чувствуя грубости скалистой поверхности, по которой идет — онемение расползается по коже, но ее это не волнует.

Какая, к чертям, разница, одним рубцом на коже больше или меньше?

Лютик усмехается и продолжает путь.

Сзади доносится топот — «кого еще занесло в такую даль?» — и Лютик оборачивается мгновенно, оставляя на скалах кровавые разводы, и цепляет взглядом, как острием лезвия, небольшую серую фигурку, что по приближении оказывается кошкой с дымчатой шкурой. И хотя на ней — шкуре — нет еще ни единого шрама, видно, как под шерстью перекатываются мышцы. На бродягу эта кошка не тянет — больно уж чистая — но и на домашнюю тоже. Одиночка, что ли?

— Ты откуда вообще взялась?

Ее явно сначала приняли за кого-то не того — это становится кристально ясно после того, как кошка, добежав сюда и оказавшись перед ней, начинает фонить страхом, который на вкус — пепел и туман. Неужели это из-за одного ее вида?

— Эй! — бесцеремонно Лютик сокращает расстояние между ними, останавливаясь напротив буквально в паре мышиных хвостов, и склоняет голову набок; взгляд у нее — любопытный, пристальный, препарирующий. — Ты что, язык проглотила?